– Девочки, у меня лаваш есть, – предложила Люба и полезла в рюкзак. – Даже два! И помидор. Глядите, какой здоровый!
– Как у мамы Русины кулак, – хмыкнула одна из девчонок и взяла с серого подоконни ка нож. – Сейчас помидорину на четверых поделим.
Они съели лаваш с помидором и улеглись на кровати.
Люба прикрыла глаза.
Еще вчера она спала в своей комнате, в двух шагах от родителей и все вокруг, даже бессвязные крики соседа дяди Бори, отмечавшего аванс, получку или шабашку, было привычным и бестревожным.
Девушка вновь широко распахнула глаза. Перед ней был желтый, как прогорклый жир, потолок.
«Что я здесь делаю? Как я здесь оказалась? Мамочка, папочка, миленькие, простите меня!» «Ты чего это, Любушка? – встревожилась коляска. – Плачешь, что ли?»
«Ага, – всхлипнула Люба. – Хорошо, родители всего этого не видят. Покорила Москву!»
«Не плачь, голубушка моя, я с тобой», – всхлипнула коляска.
«И мы, – подтвердила утка. – И мы с тобой».
«Кто это – мы?» – уже улыбаясь сквозь слезы, спросила Люба.
«Я и косметичка с деньгами», – нарочито равнодушным тоном сообщила утка и замолчала, ожидая эффекта от сказанного.
«Деньги у тебя?» – ликующе прошептали Люба и коляска.
«Ну! – бросила утка. – Только – тсс! Первый раз в жизни такие деньжищи держу. Однажды, правда, когда Любушке четыре годика было, две копейки я держала. Любушка их проглотила нечаянно».
Люба и коляска принялись хохотать.
«Неправда, я такого не помню», – отпиралась Люба.
Они долго сдавленно смеялись. Внезапно Лю ба села на кровати и сказала, обращаясь к соседкам:
– Девчонки, хотите, я вам спою?
– Давай! – согласились те. – Про любовь! Люба тихонько запела:
Тонет или горит земля —
Слепи комок и пепел развей.
Можешь верить чему угодно,
Но не верь улыбкам королей…
В комнату заглянули девочки-подростки, прошли и сели на кровати. Притащилась на костылях женщина, которую Люба в автобусе сочла за бездомную бродяжку. Приехала коляска девушки с ДЦП.
Люба выводила рулады, как соловей, познавший горечь измены.
Вскоре в комнату пробрались даже две глухонемые постоялицы. Тесно усевшись на Любиной кровати, они внимательно смотрели Любе в лицо и время от времени мычали что-то, обращаясь друг к другу.
Наконец Люба замолчала. В окне ее слушала черная ночь. Гости прервали тишину оживленным гомоном.
– Пойду воды попью, – сказала Люба, пересела на коляску и выехала в кухню.
Русина сидела за столом, возле раскрытой створки окна, смотрела на черную листву тополя, на которой играли отблески золотистого света, падавшего из окон, курила и плакала с неподвижным лицом.
Люба замерла.
– У вас какое-то несчастье случилось? – тихо спросила она.
Русина докурила и бросила окурок за окно.
– Хорошо ты поешь.
– Спасибо.
– Как зовут-то?
– Любовь.
Цыганка повернула к Любе лицо.
– Надо же – Любовь… Цыганское имя.
Она протянула руку к плите, сняла чайник и пододвинула Любе чашку:
– Садись к столу. Я ведь тоже пела. Не веришь, да?
– Верю, – сказала Люба. – А теперь почему не поете?
– Э-э, дочка, бросила я свою песню в костер… Молодая цыганка одним мгновением живет, одним днем. Знаешь, что такое цыганская страсть? Думала, тот костер так от моей песни вспыхнет, что будет греть мне сердце всю жизнь. Кинула я песню в огонь, поднялось пламя до неба…
– Может, смогу чем-то помочь? Вы скажите!
– Дочка, ты откуда такая взялась? – усмехнулась цыганка. Она покачала головой, глядя на Любу. – Скажешь, насильно здесь калек держу? Да я могу двери на всю ночь открытыми оставить, и никто не уйдет. А если кто и сбежит по глупости, так потом назад приползет: мамка Русина, возьми назад! Менты гоняют, отморозки пользуют за бесплатно… Так что и ты привыкнешь, понравится еще у меня работать.
– Петь? – искоса посмотрела на цыганку Люба.
– Хочешь – пой клиенту, мне – что? Хоть пляши. Лишь бы деньги за удовольствие платил.
– Какому клиенту? – похолодела Люба. – За какое удовольствие?..
– А это уж что захочет.
– У м-меня репертуар бардовский, – медленно отъезжая от Русины, пробормотала Люба.
– А, бардак, он везде бардак. Думаешь, в ночном клубе у девочки бардак не такой, как у вас? Думаешь, там чистенько все, а здесь – грязь? Бордель везде одинаковый. Ладно, дочка, иди спи. За то, что деньги потеряла, я тебя прощаю. Но завтра если потеряешь – убью, не обижайся.
Русина еще посидела немного на кухне, покурила и ушла, заперев входную дверь.
Когда шаги цыганки на лестнице затихли, Люба поскребла пальцем по коляске.
«Как ты думаешь, про каких клиентов говорила Русина?» – со слабой надеждой спросила она.
«Да хоть про каких, немазаных косых! – закричала коляска. – Я своим телом наотрез отказываюсь торговать!!»
«А теперь сюжет, ставший сегодня победителем. У нас в студии – его автор, Евгений».
Ведущий программы «Вы – очевидец» повернулся влево, на экране появился молодой человек непримечательной наружности.
«– Евгений, этот сюжет сняли вы?
– Да, я.
– Насколько я понимаю, съемка сделана из окна?
– Да, из окна.
– Вы выглянули в окно, и…
– Я выглянул в окно и… вижу…
– Что вы увидели?
– Ну, вот этих и увидел. Сначала поснимал мобильником и говорю жене: чё это за уроды?
– И ваша жена взяла видеокамеру?
– Не, она говорит: ну так переключи на другую программу, мне самой эти депутаты надоели.
– Ага-а! И тогда вы взяли камеру. А откуда вы узнали, что это были депутаты?
– Так жена сказала.